Солнце было в зените. Медный от пыли диск висел в центре белесого, нечистого неба, ублюдочная тень корчилась и топорщилась под самыми подошвами, то серая и размытая, то вдруг словно оживающая, обретающая резкость очертаний, наливающаяся чернотой и тогда особенно уродливая. Никакой дороги здесь и в помине не было -- была бугристая серо-желтая сухая глина, растрескавшаяся, убитая, твердая, как камень, и до того голая, что совершенно не понятно было, откуда здесь берется такая масса пыли.
Ветер, слава богу, дул в спину. Где-то далеко позади он засасывал в себя неисчислимые тонны гнусной раскаленной пороши и с тупым упорством волочил ее вдоль выжженного солнцем выступа, зажатого между пропастью и Желтой стеной, то выбрасывая ее крутящимся протуберанцем до самого неба, то скручивая туго в гибкие, почти кокетливые, лебединые шеи смерчей, то просто катил клубящимся валом, а потом, вдруг остервенев, швырял колючую муку в спины, в волосы, хлестал, зверея, по мокрому от пота затылку, стегал по рукам, по ушам, набивал карманы, сыпал за шиворот…
Ничего здесь не было, давно уже ничего не было. А может быть, и никогда. Солнце, глина, ветер. Только иногда пронесется, крутясь и подпрыгивая кривляющимся скоморохом, колючий скелет куста, выдранного с корнем бог знает где позади. Ни капли воды, никаких признаков жизни. И только пыль, пыль, пыль, пыль…
Время от времени глина под ногами куда-то пропадала, и начиналось сплошное каменное крошево. Здесь все было раскалено, как в аду. То справа, то слева начинали выглядывать из клубов несущейся пыли гигантские обломки скал – седые, словно мукой припорошенные. Ветер и жара придавали им самые странные и неожиданные очертания, и было страшно, что они вот так – то появляются, то вновь исчезают, как призраки, словно играют в свои каменные прятки. А щебень под ногами становился все крупнее, и вдруг россыпь кончалась, и снова под ногами звенела глина. | Сунце је било у зениту. Диск, поцрвенео од прашине, висио је насред прљаво белог неба, наказна сенка се кривила и расплињавала под самим ногама, час је била сива и разливена, а час као да је оживела, добијала би јасне обрисе и испуњавала се црнином, изгледајући нарочито наказно. Никаквог пута ту ни у назнаци није било - само валовита жуто-сива сува земља, испуцала и набијена, тврда као камен, и до те мере огољена да уопште није било јасно одакле долази толика количина прашине. Ветар је, богу хвала, дувао у леђа. Негде позади, усисавао је безброј тона ужарене прашине, и тврдоглаво је вукао дуж сунцем спржене литице, заробљене између понора и Жутог зида, час бацајући је стрмо увис, час уврћући у гипке, скоро заводљиве, лабуђе вратове торнада, или би је просто попут таласа ваљао у гомилама, а онда одједном, поново разјарен, хитао оштри прах у леђа, у косу, дивљачки тукао по ознојеном потиљку, шибао по рукама, ушима, пунио џепове, сипао за врат... Ничега ту, већ одавно, није било. А можда и одувек ничега није било. Сунце, земља, ветар. Само би понекад, преврћући се и поскакујући попут каквог пајаца, пролетео бодљикави костур неког жбуна, бог зна где заједно с кореном ишчупаног. Нигде ни капи воде, нигде никаквог знака живота. Само прашина, и прашина, и прашина... С времена на време земља под ногама би некуд нестајала, и појављивало би се непрекидно пространство посуто камењем. Све је било ужарено, као у паклу. Час слева, час здесна, из гомила летеће прашине извиривали би џиновски комади стена - бели, као брашном посути. Ветар и врелина давали су им најчудније и најневероватније обрисе, било је језиво како су се час појављивали, час поново ишчезавали, попут привиђења, као да се играју неких камених жмурки. Издробљено камење под ногама постајало је све крупније и крупније, да би одједном нестало и под ногама је поново зазвечала земља. |